на первых порах я старался ему помогать. показывал, что шептунья способна принимать разные обличья. учил дэвида не сходить с асфальта. объяснял, в точности, как тебе, что из домика на дереве можно следить за нею круглые сутки. но я ей не ровня. мои дела не составляли для нее тайны. она просто выжидала удобного случая, чтобы нанести удар.

я был там в последнюю ночь. она захватила меня в плен, но мне удалось бежать. да только не вовремя. я пытался его спасти. дэвиду казалось, что он бодрствует, а на деле он брел во сне по той тропе, которую она для него расчистила. я видел, как шептунья проникла в соседний с олсонами дом. в той семье был выживший из ума дед. старики – легкая добыча для шептуньи. дед не помнил себя. и уж тем более не соображал, с чего надел перчатки и полез на чердак за старой детской коляской. с чего записал на допотопный магнитофон плач своей крошечной внучки. с чего принес эту запись на соседское крыльцо и поставил на воспроизведение, переполошив эмброуза и его подружку. взамен шептунья сулила вернуть старику память. наутро его нашли мертвым.

поначалу он ничего не понял. ему и раньше частенько доводилось использовать свой домик на дереве для побега из воображаемого мира. как днем, так и ночью. однако на сей раз дверь заклинило. он даже не понял, что умирает. выбраться не получалось. он пробовал выбить дверь с воображаемой стороны. но так не делается. тогда он стал ходить по пятам за эмброузом, умоляя того подойти к домику на дереве с реальной стороны. «отвори дверь, эмброуз!» – кричал он. а шептунья знай шипела свое на ухо эмброузу, лишь бы не подпускать его к брату. для нее это была игра.

чего только я не предлагал, чтобы ему стало легче. и еду. и питье. показал ручей, где можно искупаться. рассказал, где есть безопасные места для ночлега. вот вроде этого. для диетика кошмарный сон – это пирожное. а для маленького мальчика пирожное было в пяти минутах от этого жуткого места. я учил его, чем себя занять. учил его выживанию. особенно в темное время суток. но вскоре она уволокла меня к себе. и много лет истязала за то, что я ему помогал. однако это не идет ни в какое сравнение с тем, что она сделала с дэвидом.

сломала ему волю, как объезженному жеребцу. а потом превратила его в свою игрушку.

я думал, на этом все закончится. но тут появился ты.

когда появился ты, возникло такое ощущение, словно кто-то щелкнул выключателем и зажег свет. после дэвида прошло так много времени, что глаза у меня не сразу к тебе привыкли. но я поморгал – и вот он, ты. яркий, как солнце. твой свет разогнал ее тьму. в тебе было такое могущество, что она испугалась.

ты могуществен не потому, что силен, кристофер. твое могущество – в доброте.

я люблю всех людей, кристофер, но ничуть не заблуждаюсь на их счет. отсюда нам с тобой видны истинные людские помыслы. тайные желания. мечты. человек может быть заботлив или себялюбив. он может быть жесток. одни опасны в той же мере, в какой другие – безобидны. но лучше тебя нет никого. твоя доброта ей не по зубам. ее страшит добро: она не может его одолеть. не может его предсказать. а потому пускается во все тяжкие, чтобы им ЗАВЛАДЕТЬ. она повсюду расставила почтарей, чтобы не дать нам тебе помочь. я мог с тобой общаться лишь при помощи тайных посланий. но дэвид… она не верила, что он будет молчать… и обрекла его на самую тяжкую участь.

она вырезала ему язык.

и если мы тебя не вызволим, то же самое произойдет и с тобой.

кристофер, у нас мало времени, поэтому слушай очень внимательно. в воображаемый мир существует четыре входа. два из них ты уже знаешь. это домик на дереве, который подчиняется тебе, и страшные сны, которые подчиняются ей. остаются еще два, которые неподвластны никому, поэтому она выбирает их лишь в самых крайних случаях. это кома. и смерть.

из воображаемого мира есть три выхода. первый – через домик на дереве, который она заперла. второй – пробуждение, но этот путь куда легче проделать из страшного сна, нежели из комы. И, наконец, третий.